На полшага впереди смерти - Алексей Макеев

– У Настены имеется, – кивнул Капанадзе.

На его столе зазвонил рабочий телефон.

– Да, слушаю, – произнес Капанадзе, взяв трубку. – Да что ты говоришь! Лечу на крыльях.

Это звонил начальник оружейного отдела Зейналов с обнадеживающими новостями.

Через три минуты Капанадзе был в его кабинете и спросил, пожав руку:

– Чем порадуешь? Не томи.

– Вот. – Зейналов развернул монитор в сторону гостя и начал искать нужный файл.

– Разговор-то получился? – спросил Капанадзе.

– Еще бы. Мы теперь с этими вояками лучшие друзья.

– Умеешь ты в доверие втереться, татарин.

– Кто бы говорил.

– И что есть интересного?

– Вот, послушай. – Зейналов выщелкнул нужный файл.

На мониторе появилось мутноватое изображение. Съемка велась сверху, помещение было легко узнаваемое – камера для допросов в Следственном изоляторе «Матросская тишина». Обстановка спартанская – стол да несколько стульев, все привинчено к полу.

Один из присутствующих был Зейналов. Другой – Павел Мохнаткин, тот самый прапорщик, которого Капанадзе подвел недавно под задержание, проводя проверочную закупку оружия.

Когда шофер исчезнувшего Мопса рассказал историю с покушением, на Остоженку выехала следственная группа. В ходе осмотра места происшествия удалось найти и изъять пулю, удачно вошедшую в недавно положенную штукатурку здания. Пуля сохранилась настолько удачно, что эксперты обещали попытаться идентифицировать ствол, из которого она была выпущена, если им его предоставят.

Предварительно баллистики заявили, что пуля могла быть выпущена из «ПБ» – специального пистолета для бесшумной и беспламенной стрельбы, сделанного на основе обычного «ПМ», так что слова шофера подтверждались.

Тогда Капанадзе пришло в голову, что сбыть киллеру этот ствол могли те самые вояки. Хотя бы потому, что один такой пистолет он у них прикупил, и они обещали ему еще. Вещь редкая, желающих продать немного. Так что могли и с этого склада увести.

И вот теперь ему предстояло убедиться, насколько верна его догадка.

Запись начала прокручиваться с самого начала, так что можно было видеть все традиционные перипетии беседы с задержанным, которого необходимо развести на откровенность. Чай, сигареты, как положено для разговора. Для арестованного после тесной камеры и хмурых сокамерников, а также достаточно скудного рациона свидание с оперуполномоченным угрозыска должно быть праздником.

– Паша, – внушал вкрадчивым шепотом змея-искусителя Зейналов. – Со своей статьи ты уже не спрыгнешь. Сомневаешься?

– Не сомневаюсь, – горестно вздыхал прапорщик. – Поэтому на сделку со следствием готов.

– Вот и отличненько… Но у меня к тебе разговор есть не для протокола.

– Это что же вам еще надо? – настороженно спросил прапорщик.

– Да сугубо личный разговор. Помощь нам нужна. Ты нам поможешь. Мы тебе. Камеру поприличнее подберем, чтобы народ интеллигентный, а не гопота какая.

– Да понял я давно все. Что надо?

– У тебя со склада два «макарова» для бесшумной стрельбы ушло. Где они?

– Так один этот бандит купил, который сбежал.

– А второй?

– Еще один бандит купил. Кому они, кроме бандитов, нужны?

– Ты его хорошо знаешь?

– Да какой там. Посредник приволок.

– И кто у нас посредник?

– Жора Однорукий. Да не поможет это вам.

– Почему?

– Помер.

– Замочили? – сочувственно спросил Зейналов.

– Много чести… Какой-то дури перебрал.

– Что же ты с наркоманами связался?

– Да на вид нормальный был, – смутился прапорщик.

– А что за крендель пистолет купил?

– Мишей представился.

– Опиши.

– Лет уже за сорок, не молод. В плечах широк. Рожа – чистая обезьяна – лоб низкий, челюсть выступает. Ручищи длинные и крупные. На руках шрамы.

– Где шрамы?

– На запястьях. Как вены резал.

– А телефон? На какой машине приезжал?

– На «жигуле»-«девятке», синей. Номеров не помню – оно мне не надо. Только машина не его была. Скорее всего снял. Я там шофера видел.

– Что еще можешь сказать о нем?

– Звонили ему. У меня слух острый, а у него, видимо, наоборот – у мобилы на всю мощь динамик включен был.

– И что?

– Да разговор был у него обычный – здравствуй, сейчас не могу, перезвоню, до свидания.

– И все?

– Погоняло его назвал звонивший.

– Какую?!

– Стройбат.

Глава 13

Презентацию устраивала в бизнес-центре на Пресне компания «Веселая буренка», занимавшаяся торговлей молочными продуктами. Бизнесмены запустили какую-то новую линию, обещали завалить Россию дешевым сыром, по поводу чего затеяли масштабную пьянку, как и положено, с журналистами, представителями Госдумы и администрации Московской области. Заодно на нее пригласили многочисленных деловых и неделовых партнеров.

В просторном зале были расставлены, как и положено, столы с сотнями тарелок. На тарелках ждали своей незавидной участи канапе – это такие микроскопические бутербродики с сыром, ветчиной и разной всячиной, жестоко насквозь пронзенные зубочистками, то есть шпажками, произведение сумрачного и скаредного французского кулинарного гения. Дополняли картину нарезки, песочные пирожные, еще всяко по мелочам – в целом бедненько, но как закуска годится. Зато выпивки было много и разной. Официанты разносили горячительные напитки и пользовались гораздо большей популярностью, чем несколько звезд шоу-бизнеса и штатных юмористов, заглянувших на огонек.

Верховодил сим действом председатель правления «Буренки», старенький бодренький еврей, мотавший срок еще при советской власти за организацию подпольных цехов в Ставропольском крае и чудом не расстрелянный по статье девяносто три прим. УК РСФСР – хищение госимущества в особо крупных размерах. После приветственного слова он блистал, как лорд, благородными сединами и щедро раздавал интервью журналистам, жадно косящимся в сторону столов и нервничающим, что им ничего не достанется.

Лелик и Болек, приглашенные как старые и верные партнеры «Веселой буренки», чокались стаканами с виски. Особую изысканность этому напитку придавал божественный привкус халявы. Они по старой памяти, когда еще челночили в Турцию и Италию, считали такой привкус непревзойденным, хотя ныне без проблем могли скупить любой винный магазин.

– Ну, будем, – приподнял Лелик бокал. – Чтобы все наши враги истаяли в корчах.

– Давай. – Болек отхлебнул виски.

Лелик разом опрокинул содержимое бокала. И тут же закашлялся, выпучив глаза.

– Не в то горло пошло? – сочувственно спросил его друг.

Лелик показал пальцем Болеку за спину.

Тот обернулся и увидел Маргариту Гольдину. Она горделиво, роскошной прогулочной яхтой, уверенно держала курс между рифов и молов – столов и мягких диванчиков. За ней эскадренным миноносцем пыхтел здоровенный Вова Лысоконь.

– Вот тварь, – зло процедил Болек. – Ну нигде от нее покоя нет.

– Боря, я не выдержу. Везде, куда ни пойдешь, она. В «Тургеневе» отдохнуть – она. Здесь – она. На работе – тоже она. Вован еще себе в подмогу аудиторшу приволок. Грымзу эту старую. Эту… – Лелик не нашелся, что сказать.

Уже несколько дней на фирме работала аудиторша, которая, как голодный кабан, рыхлила землю и выкапывала компромат.

– Ой, не напоминай, – отмахнулся Болек, в последнее время тоже все больше пребывавший в удрученном состоянии.

– А прикинь, Боря, если эта грымза аудиторша найдет недавние денежные проводки? Ведь мы их прятали не так, чтобы очень глубоко, – запел о своем наболевшем Лелик.

– Ты мне аппетит решил испортить, да? Ну так давай, порть дальше. Распиши подробненько, чем это все может кончиться.

– Давай-ка еще выпьем…

– Чего пригорюнились? – к ним подошел Кунар, выглядевший весьма импозантно в дорогом сером костюме и ярком галстуке.

– Ты посмотри, – кивнул Болек на Маргариту. – Безутешная вдова с хахалем. И рожа такая наглая, похотливая. Ненавижу…

Лелик в это время опрокинул еще виски и жалобно проблеял:

– Гришенька, пристрелил бы ты ее, что ли.

– Эка тебя развезло, болезный, – покачал головой Кунар.

– Ну так же нельзя. Бизнес губит. Да и икра из-за нее теперь в глотку не лезет. Везде она. Это наваждение какое-то. Морок.

Маргарита неторопливо продефилировала в угол к бьющему фонтану. При этом видно было, как рука Вована, будто живя отдельной жизнью, непроизвольно скользнула по ее заду. Зад неприятия не выразил.

– Не, ну ты посмотри! – воскликнул Болек. – Ничего не стесняются!

Маргарита пыталась изобразить скорбь. К ней потянулись люди. На их сочувственные речи она отвечала слабыми кивками.

– Вот оторва. Ну я ей сейчас устрою, – отхлебнув виски, объявил Кунар.

– Только с Вованом поосторожнее, – проблеял Лелик. – Он отмороженный.